Колдун взревел.
Не торжество колдовской силы слышалось в реве, а ужас и звериная тоска. Он уже не сражался. Защищающие его сполохи опали и, богатыри увидели, что его корежит: то изгибая дугой, то сворачивая в тугой клубок. Гаврилы застыли озадаченные. Никому из них и голову не пришло, что он хитрит. Так нельзя притворяться. Так можно только умирать.
— Сволочь… — полный боли и ненависти вопль оборвался, как обрезанный. Колдун перестал кататься по земле, замер. Казалось, что слышно как распрямляется только что примятая трава. Готовые продолжить схватку люди стояли, не решаясь подойти. Непонятное страшит больше той опасности, что уже знаешь.
Оторопь отпустила богатырей, но никто так и не решился сделать шаг к поверженному, но все ещё опасному колдуну. Конечно, это был конец схватки.
— Никак уработали? — не веря своим глазам, спросил Гаврила, сбрасывая травяные ошметки с лица.
— Бошку ему отрубить. В ней вся сила…
— Это да…
— Конечно. Без башки — что за колдун?
— И руки бы…
Совет хорош, но следовать ему никто не спешил. Победители все еще стояли, ожидая подвоха — не та это тварь, этот самый колдун, чтоб умереть по-хорошему. Ждали, не понимая, что подвох уже случился, пока кто-то из девиц не завопил:
— Смотрите! Он оживает!
Только что неподвижная фигура дернулась. Жалеть некстати ожившего никто не собирался. Гаврилы ударили десятком кулаков, вверх полетели ошметки травы, комья глины, щепки… Только колдуна это никак не затронуло. Тело как лежало на траве, так и осталось лежать, только стало еще больше.
— Растет?
Тело колдуна становилось все больше и больше оно распухало, приобретая дымчатую прозрачность. Словно опара из горшка оно растекалось по поляне, занимая все больше места. Там, где странное марево касалось травы, та жухла, осыпаясь пеплом. Тихонько- тихонько оно продвигалось к дому и к людям. Чтоб убить тех, кто не успеет уйти и уничтожить то, до чего сможет дотянуться. Гаврила первым понял опасность.
— В дом. Все в дом быстро. Ищите плащ пока эта дрянь не сожрала его.
Мешая друг другу, они бросились внутрь. Один из Гаврил остался перед домом, а все остальные забегали по дому, впопыхах сталкиваясь друг с другом.
— Хватайте любые тряпки. Потом разберемся.
Стоявший на страже Гаврила потихоньку отступал. Туман расплылся по лужайке, потом коснулся дома. Крыльцо покосилось и, не сумев воспротивиться колдовскому напору, с хрустом осыпалось.
— Уходите в окна, в дальние окна, — проорал Гаврила. — Ломайте их! Он движется все быстрее!
Шума и беготни стало больше. Зазвенела бьющаяся посуда, хлопали двери, хор мужских голосов, перекрикивая друг друга, что-то спрашивал и переспрашивал. Кому-то пришло в голову единственно правильное решение.
— Выносим все и грузим на ковры. Разбираться потом будем.
Домик только что такой аккуратный и опрятный на глазах осыпался, превращаясь в труху. Какая-то Анна, зажав рот кулачком, тихонько ойкала. Тихо, неслышно и неотвратимо, словно время там, внизу, побежало быстрее мысли, стены, крыша старились, столбы ветшали и превращались в прах, осыпались на землю. Все, что только что стояло — обратилось в прах.
Они еле-еле успели. Марево в какой-то момент прыжком дотянулось до края поляны, став черным пятном на зеленой шкуре леса.
Ковры успели взлететь над землей, занавешенной черным, непроницаемым туманом. Сквозь него ничего не проглядывался ни дом, ни трава вокруг, но они какое-то время повисели над местом схватки, желая посмотреть, что же тут осталось…
Теперь, когда колдуна не стало и кучи рухляди на коврах давали надежду, что в этот раз они найдут то, что ищут, настало время задуматься над тем, что произошло и как.
— Почему он сдох? С чего это он? — одновременно прозвучало несколько вопросов.
Гаврила кивнул на хазарина, свесившегося вниз и разглядывавшего ходящую волнами темноту под собой.
— Похоже, сотник у нас снова отличился.
Тот оторвался от наблюдения и кивнул, самую малость подумав.
— Точно. Наверное, я.
— А чем?
— Чашкой…
— Чем??? — всем показалось, что ослышались.
Исин уселся на ковер, скрестив ноги.
— Чашкой, — спокойно подтвердил хазарин. — Я с полки чашку у него взял ну и кинул, когда она мне под руку попала.
— Куда ж ты ей попал, что колдуна насмерть ухайдакал?
Хазарин развел руками, мол, не спрашивай.
— Куда-то попал. Сам удивляюсь…
— Тут неважно куда попал. Наверное, важно просто разбить.
— А так бывает? — Ирина повернулась к Гавриле. Глаза, что у неё, что у Анны стали круглыми. Тот в ответ только плечами пожал, мол, сами видите — бывает.
— Колдуны, я слышал, в разных местах свою смерть хранят. Ну, чтоб наш брат богатырь не добрался. Этот, получается, свою в чашке хранил.
Задумчиво сказал Гаврила. Он повернулся к хазарину.
— Богатая хоть чашка-то была?
Тот пошевелил пальцами, показывая, что ни то, ни се.
— Ничего особенного. Простая глина. Я её для Ирины взял.
— Ну что… У воина смерть в стреле или в мече, а у этого колдуна в чашке… Верно, считал, что никто не позарится на такую неказистую.
Он рассмеялся.
— Как повезло, что колдун дурак попался. Кто поумнее, додумался бы свою смерть в выгребной яме спрятать. Вот тогда мы бы помучились…
Они помолчали. Темнота под ними вроде становилась даже плотнее.
— А, может, зря мы его так. Могли бы по-хорошему. Остался бы жив…
— Останься он жив — ничего он нам добром не отдал бы, — рассудительно сказал Гаврила, сообразивший, что не колдуна Ирина пожалела, а их силы. — Это ещё нам, считай, повезло.
— А как же плащ? Святогоровы вещи?
Она кивнула на кучу тряпья, в которой смешались и парча и простое беленое полотно, и которую Анна потихоньку растаскивала на части. На других коврах девушки, где по одной, где парами занимались тем же самым.
— Если их тут нет, то как?
Вопрос был из тех, что задаются всем и никому.
— А никак, — хладнокровно ответил Исин. — Живы будем, так придумаем что-нибудь, если не повезет. А покойникам ничего не нужно.
Ирина блестящими от восторга глазами смотрела на подбоченившегося хазарина.
Перехватив это взгляд, Гаврила добродушно произнес:
— Ты, девка, на него такими глазами не смотри. Он человек серьёзный. Почти семейный. У него невеста есть. Княгиня…
Глядя, как меняется лицо девушки, Масленников совсем уж собрался рассмеяться, но от последних произнесенных им слов его словно бы встряхнуло. Мысль завиляла хвостом и бросилась наутек, только киевлянин оказался проворнее. Он почти догнал мысль, но вмешался Избор, стукнувший его по плечу.
— Ты чего? — спросил воевода, заглядывая в лицо товарищу. — Дурака в зеркале увидел?
Гаврила тряхнул головой, попытался вспомнить, что это его задело, но поморщив лоб, отмахнулся.
Ушла мысль…
Глава 22
Грусть в тот вечер витала над заветным камнем. Грустный костёр, изредка пускавший ввысь унылые искры, освещал невеселые лица людей вокруг себя и поляну, заваленную всякой мягкой рухлядью. Там вперемешку лежали кафтаны, шубы, полотенца и скатерти. Люди молчали, птицы и то примолкли, словно вместе с ними горевали о случившемся. Не нашелся плащ. Много чего нашлось, а плащ — нет. Ну и конечно, понимание того, что княжескую-то сокровищницу сожгли, колдовскую в прах разметал проклятый колдун и что теперь делать? Тут хочешь- не хочешь, а что-то придумывать надо.
— Чудно, всё-таки, — сказал в никуда Избор. Он, пожалуй, единственный тут оставался не расстроенный, а задумчивый.
— Чему дивишься-то? — уныло откликнулся хазарин, сидевший рядом с Ириной.
— Место меня удивляет, — вздохнул пинский воевода. — Место, что он выбрал для своего дома.
— Почему? — спросила Анна. Она была рада тому, что хоть кто-то нарушил тягостное молчание, от которого веяло поражением. Воевода улыбнулся ей, но ответил, обращаясь к Гавриле, что с бездумным видом смотрел в огонь.