— Стол не трогать! — крикнул волхв, прервав сарацинское бормотание. — Со столом я сам…

На обычный огонь он внимания не обращал. Он хватал и выбрасывал дерево, оплетённое волшебными сиреневыми языками. Когда последний кусок улетел за окно волхв свесился вниз и прокричал.

— Песком его, песком… От стен оттаскивайте… Пусть сам выгорит…

Несколько мгновений он стоял, приглядываясь, как выполняют его приказ, потом повернулся к князю.

— Что это? — грозно спросил князь.

— Пожар, — устало ответил волхв, косясь на лавку. Князь намёка не понял и снова спросил.

— То, что это пожар я и сам понял, без волховской помощи… Это что?

Он ткнул ногой в ворох шкур, что лежали прямо перед ним, как раз в то место, где только что стоял стол. Поняв, что разрешения не дождёшься волхв сам уселся.

— Это? Это мне привет от твоего колдуна…

Княжеские брови поползли друг к другу, словно две тучи. Он услыхал в словах волхва скрытый упрёк.

— Я перо от тебя получил…

— От меня ты белое получил, — поправил его Хайкин. — А принёс какое? Чёрное?

Князь кивнуть не кивнул, но по глазам было видно, что согласился с волхвом и тот продолжил:

— Он моё колдовство пересилить не смог, а вот своё туда втолкнуть исхитрился…

— Чёрное?

Волхв засмеялся. Теперь-то, конечно, всё это казалось смешным.

— Скорее сиреневое…

Князь не понял, и Хайкин совершенно серьёзно сказал:

— Колдовство оно и есть колдовство. Цвет тут не причём…

Несколько мгновений князь молчал, приводя мысли в порядок, а потом спокойствие соскочило с него, словно крышка с вскипевшего котелка:

— Хайкин! Ты найди его мне! Найди!

… Теперь луна не казалась ему безразличным рыбьим глазом. Волчий вой, что изредка долетал до него с тёмной земли, живо напоминал об опасностях, стерегущих его там. И слава Богам, что только там! Небо вокруг было пустым — даже звёзды исчезли, залитые небесным светом, зато внизу всё было видно как на ладони. Первое время он держался глазами за дорогу, боясь заблудиться, но потом осмелел и стал посматривать по сторонам. Если небо, в котором он был единственным путником, дремало, то земля спала. Если днём она просто пустыней, то ночью она гляделась пустыней безжизненной — не было там ни огней, ни городов. Напоминанием о богатстве этого края серебром блестела в темноте листва деревьев, да и сама луна трижды драгоценным слитком отразилась в огромных озёрах, что промелькнули под ним.

Светлая лента дороги, словно отражение млечного пути, плавно изгибалась среди блестящей черноты леса, пролегла между ними.

«Как найти? — подумал Игнациус, — Как подойти, чтоб не спугнуть?…»

Мысли, конечно, не бежали, перепрыгивая друг через друга, но суета там какая-то наблюдалось. Слишком много зависело от первой встречи.

Конечно, самое простое — сказать Слово послушания, но что-то глупее этого было трудно придумать. Митридан, когда придёт на встречу с этим оборванцем обязательно почувствует, что тот находится под заклятьем. Нужно было придумать что-то иное, что не насторожило бы хитрого колдуна. Только что? Пока в голову ничего путного не пришло. Ладно. Завтра утром что-нибудь придумается. Ночь — хорошая советчица.

Реку он увидел издали и сразу узнал место — две берёзы и ёлку, что торчали около брода, он хорошо запомнил.

Над знакомым местом он снизился. Темноты внизу не было, и он сразу нашёл поляну. Пустую поляну. Теперь на ней не было ничего, кроме крови и следов, оставленных людьми и лошадьми. Князь, или кто он там был, забрал с собой всех. Даже песиголовцев.

— «Аккуратен, — подумал Игнациус. — Дальновиден. Головой думает, не сердцем… Всё себе в заслугу поставит…»

Он князя отлично понимал. Оставь он их тут — завтра же кто-нибудь увидит и слух пустит, что кругом песиголовцы тысячами. От этого жизнь в округе замрёт, купцы товары попрячут и шкуру драть княжеским сборщикам будет не с кого… А привезёт их с собой на чей-нибудь двор, вывалит на обозрение — так сразу он и победитель песиголовцев и спаситель этого медвежьего угла. И купцам — никакой помехи… Пусть ходят где хотят, ездят, двигают золото из одного конца державы в другой…

Купцам?

Он подумал, подумал и кивнул, соглашаясь, сам с собой. Конечно же, купцам…

Костёр горел не призывно, а просто так. Вроде как сам по себе. Дым от него Гаврила увидал ещё из-за поворота. Сперва страшно стало — вдруг разбойники, но потом сообразил. Разбойники у дорог не ночуют, им бы чащобы, буераки какие-нибудь и оттого смело прошёл вперёд.

Выплывающий из кустов жидкий дымок пушился ветром, и его таскало то в одну сторону, то в другую. Глядя на него, Гаврила подумал, что и жизнь у него сейчас такая вот точно — неопределённая, тёмная и скверно пахнущая. Мысли в голове копошились насквозь грустные. У него не было ни денег, ни еды. Может быть, для кого-нибудь это и было мелочью, но не для Гаврилы. У него не было даже смелости, чтоб добыть себе и то и другое. Был у него, правда, мешок, даденный колдуном, и кто знает, что там такое он спрятал, но Гаврила себе скорее руку откусил бы, чем заглянул в него. Ему хватило позавчерашнего дня, чтоб понять, что не его это судьба — ходить рядом с колдунами.

«Куда же мне теперь? — подумал он, с завистью глядя, как дым расплывается в вышине и становится бесцветным, почти невидимым. Дыму было лучше, чем ему. Мало того, что он был почти невидимым, он ещё никому и не был нужен. — Куда?»

Словно издёвка Судьбы, из кустов донёсся тот же вопрос.

— Куда?

Гаврила опешил, остановился, схватившись руками за голову. Это уже было чересчур. Не хватало ещё при всех неприятностях в добавок и с ума сойти.

— Куда? — снова проквохтало из кустов, и Гаврила, чувствуя, как холодеет спина, начал пятится назад. Страх схватил его, словно враг за волосы. Он ещё не понял, что там такое твориться, но его страху не нужна была иная причина. Достаточно было этого голоса в кустах, треска, что раздался сразу за вслед за ним, и грубого рёва:

— Стой, тварь! Стой!

Он остановился, не зная, что делать дальше. Страх приморозил ноги к земле. Гаврила не успел как следует испугаться, как у самой земли кусты раздвинулись, и ему прямо в ноги бросилась…курица.

— Кудах… Кудах… — орала птица, спасаясь от чего-то страшного. При виде курицы Гаврила воспрянул духом. Сами собой руки стали делать нехитрую деревенскую работу. Он наклонился, качнулся в бок, и, как только курица подумала, что ей удалось сбежать, ухватил ту за крыло. Она заорала так, словно догадывалась о своей судьбе. В кустах затрещало ещё громче, но курица в руках как-то примирила его с действительностью.

В обнимку с ней было не так страшно ждать неприятностей.

Глава 11

В человеке, что вышел из кустов следом за курицей, не было ничего страшного.

Глаза разве что. Они у незнакомца блестели как две ледышки, но стоило ему улыбнуться, как Гаврила увидел, как лёд тает, тает, обращаясь в ничто. Никакой он не страшный и не грозный, понял Гаврила, обыкновенный хороший человек, а не тать, не разбойник…

С той же улыбкой на губах он остановился в двух шагах. Гаврила, понимая, что держит чужое, протянул ему свою добычу. Тот ловко подхватил её, мимоходом как-то свернул курице голову и сказал:

— Ну, прохожий… Похоже, что полкурицы ты заработал… Не жрамши, наверное? Или откажешься из гордости?

Гаврила только сглотнул. Щедрый незнакомец понял его правильно.

— Тогда дров принеси, а я её пока…

Он сделал рукой жест, не суливший курице ничего хорошего.

Подстёгиваемый голодом, Гаврила вихрем пронёсся по кустам, набрав охапку сушнины, но как он не торопился Масленников, незнакомец оказался ещё быстрее. К тому времени как Масленников подошёл к огню, над ним на прутике вертелась куриная тушка. Он нерешительно потоптался рядом — мало ли вдруг да передумал доброхот, но тот кивнул, указывая на место по другую сторону костра.