Марк не возразил. Сиделец, с какой стороны не смотря на это, был прав. А вот Масленников так не считал и даже и не думал. Он упрямо замотал головой и пошёл к Патрикию. Марк догнал его, стал дёргать за полу.
— Постой… Зачем он тебе? Он прав. Под горячую руку попадёмся — плохо будет.
— А то тебе сейчас хорошо…
Гаврила расталкивал встречных руками, оставляя за собой злое ворчание. Купец нехотя плёлся сзади.
— Он, похоже, знающий, вроде человек. Может и знает такой где замок Ко.
Узник висел в цепях, безразличный к окружающему миру.
Гаврила сел рядом, принюхался. Коротышка не обманул. Воздух тут на самом деле был ничуть не чище, чем в любом другом месте, но из-за света, что падал из окна, казалось, что всё-таки тут было иначе.
— Смелые? — прохрипело со стены. — Или дурные?
Голос узника казался шершавым, как корабельный канат.
— Тебе-то какое дело? — спросил Марк. — Висишь — и виси себе…
— Ну, значит дураки… — рассмеялся тот. — Сколько вас уже тут рядом присаживалось… Обидел я вас что ли когда и вы поквитаться пришли?
— Подышать… — сказал за всех Гаврила. — Поговорить…
— Поговорить, — передразнил его Патрикий. — Мало вам своего горя, что ли? Хотите, чтоб я своим поделился? Или своих врагов мало?
— У тебя своё горе — у нас своё… — Хмуро сказал Гаврила. — Тут без горя не сидят. Только я не о горе…
Патрикий повернул голову, стараясь рассмотреть гостей. Несколько мгновений смотрел, потом рассмеялся.
— Горе… Не знаю я, какое твоё горе, но с моим-то ему не сравниться.
— Да? — обиженно спросил Масленников. — Не сравнится, значит?
Марк жестом попытался остановить спор, примирив спорщиков.
— У всех нас тут одно горе — неволя, и враги одни — те, кто нас сюда засадил.
— Горе одно, да враги разные, — высокомерно прохрипел Патрикий. — Мой… — он замялся, явно хотел сказать враг, но поостерёгся. Разные люди тут сидели, разные… — недоброжелатель сам всемилостивейший Император, а у вас кто?
Он сплюнул, даже не став предполагать, каким мелким может быть враг у такого человека как Гаврила.
— А у нас колдун, — значительно сказал Масленников. — Такой колдун, который от твоего Императора, если что, камня на камне не оставит…
Грозное слово нырнуло в вонючую темноту и там кануло беззвучно. Патрикий не сказал ничего, только лицо скривил. То ли заболело что-то то ли просто презрение выказывал.
— А что это ты рожу кривишь? — грозно спросил Гаврила, привставая. — Думаешь, вру?
— С твоей-то мордой добрый колдун тебя к себе и на порог не пустит, а не что во враги запишет… Что ж ты колдуну такого сделал, что он тебя возненавидел? — спросил Патрикий. — Ногу ему что ли отдавил?
Гаврила вернулся на место.
— Это не я ему. Это он мне…
— А-а-а-а! — развеселился Патрикий, — значит не ты ему враг, а он тебе? Это, признай, большая разница. У меня самого таких врагов тысяча или две… Они меня знают, а я их — нет.
— Он меня тоже знает.
Глаза Патрикия стали серьёзнее, хотя недоверие во взгляде не исчезло.
— И чем же тебе колдун не угодил?
— А ты вот сюда посмотри, — сказал тогда Гаврила, тыча рукой в пол. Уж очень ему хотелось уесть придворного гордеца. Тот наклонился, разглядывая грязные камни и перетёртую в труху солому.
— Да тут и смотреть не на что! — сказал враг Императора, не увидев на полу ничего интересного. Марк засмеялся. Между ним и придворным расстояние на сословной лестнице было немногим меньше, чем между придворным и Гаврилой. Приятно было сознавать, что тот, кто стоит выше, всё же глупее тебя и не видит очевидного.
— Раз ты ничего не видишь, то, значит, ты видишь самое главное. У него нет тени… — объяснил купец. — Колдун обманом отнял её у него.
Гаврила хотел подбочениться, но, вспомнив, что потерял вместе с тенью, заскрипел зубами. Патрикий его понял, но не оценил.
— По сравнению с твоим горем моё — так, тьфу… — чуть-чуть гордясь своей бедой сказал он. — Считай, что и нет ничего… Ты потерял тень и свободу, а я только свободу, богатство, положение, друзей, да и жизнь, пожалуй, тоже.
Он закашлялся и выразительно посмотрел на кувшин. Гаврила пожал плечами и поднёс его к губам узника… Тот с урчанием, словно изголодавшийся по сметане кот припал к обожжённой глине. Вода потекла на грудь, сплетая курчавые волосы в маленькие косички.
— Хороший набор, — сказал Марк. — Я понимаю. Сам почти столько же потерял…
— Я сыграл с одним из любимцев Императора одну знатную шутку.
Марк оглянулся. Темнота, вонь, грязь…
— И что, шутка того стоила?
— Стоила. Колдун у тебя тень отнял, а я у одного прохвоста — благоволение Императора.
Патрикий откинулся к стене и блаженно закрыл глаза. Он улыбался прошлому, не желая видеть настоящее. Гаврила и Марк молчали. Патрикий тоже молчал. Свет падал на него сверху, тенями прорисовывая измождённое лицо.
— Никакая шутка не стоит свободы, — сказал, наконец, Гаврила. — Или у вас тут по-другому всё?
Патрикий дёрнул головой и потускнел, словно луна, прикрытая облаком.
— Конечно, ты прав… — наконец отозвался он. Только что живой голос теперь наполняла тоска. — Но что остаётся делать, если не вспоминать, когда ты уже полгода сидишь в подземелье без надежды на милость, и почти свихнулся от огорчения?
Марку показалось, что он ослышался.
— От огорчения? Не от раскаяния?
Почти против воли Патрикий рассмеялся.
— Что ж раскаиваться? Шутка получилась уж больно славная…
Память перенесла его в прошлое, он снова ожил. Рассказать другим о своём успехе, значит заново пережить его. Лицо перекосило в злой улыбке. Гаврила понял, что сейчас что-то услышит, и пододвинулся поближе.
— Был у меня враг при Императорском дворе… Перетрий Митрофади. Всё силой своей гордился, мужественностью. Бороду не брил, не мылся, не завивался. Все вопросы хотел мечом, силой решить…
Узник засмеялся, и звон цепей причудливо переплёлся со злым смехом.
— Не понимал, чурбан дубовый, что чтоб при Императорском дворе удержаться мало прямоты, силы и мужества. Ум ещё нужен, коварство и осмотрительность…
Враг Императора прикрыл глаза, вспоминая мгновения непонятной Гавриле радости. Лицо осветилось внутренним светом.
— Пришлось показать Императору, что неправильный это путь, что ошибся его любимчик.
Он засмеялся легко и весело, словно чудом каким-то перенёсся в то самое время.
— Мои люди поймали Перетрия и три месяца мыли, выщипывали волосы, умащивали благовониями.
Он наклонился к Гавриле и по-заговорщицки прошептал:
— Оказывается, что горячая вода, мыло и благовония обладают волшебной силой менять внешность человека!
Марк сунул голову поближе и услышал.
— Император искал его по всей стране, и когда я три месяца спустя, объявил, что нашёл пропажу, то он примчался в мой загородный дом, где я и держал Перетрия.
Лицо Патрикия задёргалось от сдерживаемого смеха.
— Я нарядил своего врага в женскую одежду и Император при всей его проницательности не смог узнать Перетрия среди моих танцовщиц, прыгавших вокруг него и кричавших «Я Перетрий! Я Перетрий!»… Ему пришлось раздеться, чтоб показать Императору…
Не в силах удержаться он расхохотался, и в этом смехе не было ни капли злобы. Только радость. Когда он отсмеялся, Гаврила спросил:
— А потом, что было?
Узник вздохнул, обвёл взглядом темницу.
— А потом было это…
Глава 23
Про замок Ко Патрикий не знал. Слышал, вроде, что-то, но так чтоб твёрдой рукой дорогу указать — нет.
Он честно хмурил брови, копаясь в памяти, но так ничего там и не выкопал. Попытался он, было рассказать о замке волшебника, имя которого Гаврила тут же забыл, осталось от него только ощущение чего-то разбивающегося вдребезги, но Масленников мрачно поблагодарил его, и чтоб не испытывать судьбу отошёл подальше.
— Говорил я тебе, — начал Марк.