Князь пожал плечами. Теперь то, что говорил волхв, уже не казалось глупостью, но из чувства противоречия он все-таки возразил.

— Одна баба другой не лучше.

— Какая-то — да, а какая-то — нет, — не стал спорить волхв. — Да и не знаешь ты, от чего отказываешься. Хочешь, покажу?

Князь не ответил, загородившись кувшином, но волхв уже засучил рукава.

— А ну-ка, князь, подвинь-ка зеркало…

…С дворцового подоконника мир внизу казался таким милым, таким справедливо устроенным, что хотелось поблагодарить Господа за то, что он позволил людям жить на этой земле и творить тут свои мелкие дела. Аккуратные белые домики, облитые солнечным светом, спускались по холму вниз к бухте, заставляя забывать о внутреннем убожестве и бедности, вдобавок дивный запах роз из дворцового сада заливал воздух вокруг дворца, не позволяя думать, что где-то в этом прекрасном мире есть и что-то низменное — запахи, люди, дома. Изредка в ароматы сада тихонько, словно едва слышная издалека мелодия проплывал свежий запах морской воды, маня в дальнюю дорогу.

Подперев голову рукой, принцесса смотрела на всю эту красоту: на город, окружавший дворец, на бухту, усыпанную кораблями со всего света, на небо, в котором высоко-высоко плавали облака и птицы.

На самом деле она знала, что все было куда как прозаичнее. Вон там, например, базар. Там пахнет тухлым мясом и животными. А в гавани пахнет не только морем, но и гниющими водорослями и нечистотами.

Анна сморщила хорошенький носик. Только сейчас не хотелось думать о плохом, о низменном, когда на душе так хорошо, так спокойно… Она чувствовала как спокойствие и уверенность стен несокрушимого императорского дворца окутывают её, наполняют душу.

Принцесса рассеянно смотрела на птиц над морем, отдав душу сладкой тоске…. Как это прекрасно, когда знаешь, что сейчас все чудесно, но перемены обязательно придут и это будут перемены к лучшему… А она ждала перемен.

Сам воздух вокруг полнился этим ожиданием. Она ждала, сама не зная чего, но точно знала, что близится чего-то радостное. Ну не могло произойти ничего скверного в такой чудесный день в таком чудесном городе как Константинополь, в самом центре христианского мира! Может быть, свершиться пришествие Спасителя, может быть, случится нежданный подарок или просто прилетит откуда-нибудь добрая весть.

Тихий смех за спиной вывел её из рассеянной задумчивости. Стоя перед зеркалом, Ирина, дочь патриция Калокира перебирала флаконы и коробочки, цену которым знали только женщины. Подруга не заметила её внимания, и стояла с рассеянным видом, улыбаясь зеркалу.

«У неё кто-то есть! — подумала принцесса. — Кого она там видит? Может быть Павсания?»

Уже не один раз принцесса замечала, как подруга смотрит на армянского посланника — сильного чернобородого красавца с ясными темными глазами. Что-то дикое пряталось в нем, что-то лихое, связывающее образ посла то ли с темной ночью, то ли с лихим разбойничьим посвистом. Говорили, что у него в его дикой Армении уже есть пять жен, но Ирина не верила в это.

«Ну да… Про армян и скифов чего только не болтают», — подумала принцесса и ощутила что-то вроде зависти.

— Кого ты там видишь? — с проснувшимся любопытством спросила Анна.

— Много есть достойных мужей… — подруга вздохнула и выбралась из задумчивости. — Достойных, красивых, щедрых.

Её рука сама собой коснулась нового ожерелья.

Анна соскользнула с подоконника. Город никуда не уйдет, а тут растревоженное женское любопытство.

— Но ведь кого-то ты видишь в зеркале, когда туда смотришь? Скажи, Павсания? Это Павсаний, да?

От звука этого имени глаза у Ирины словно подернулись туманом, и голова сама собой качнулась вверх-вниз. Анна порывисто обняла подругу. Та почувствовала её мимолетную зависть. Она чуть отстранилась, не разрывая объятий, заглянула в глаза.

— А сама ты? Кто у тебя на сердце?

— Принцессе не положено иметь сердца, — погрустнев, отозвалась Анна. — Точнее, ей положено иметь сердце, которое понимает политические нужды Империи.

Ирина почтительно поцеловала руку повелительницы.

— Слово «понимает» не может относиться к сердцу. Оно только чувствует.

Лукаво улыбнувшись, она кивнула в сторону зеркала.

— Посмотри в него. Вряд ли ты там увидишь свои «политические нужды», если посмотришь сердцем, а не глазами. Неужели у тебя никого нет на примете? Достойного мужа с сильными руками, сладкими губами и смелыми глазами…

Анна не ответила, да Ирина и не нуждалась в ответе. Её глаза опять заволокло туманом, и она не сказав ни слова, окутанная любовными мечтами, не спросив разрешения, вышла…

Анна уселась перед зеркалом, подперев голову ладошкой.

В зеркале отражалось окно, небо за ним, угол стола и изогнутая спинка греческой кушетки — привычные вещи. А как хорошо бы посмотреть в зеркало и увидеть… Кого? Свою Судьбу?

Поддавшись непонятному порыву, она сдвинула в сторону пузырьки и коробочки.

Вот так вот сесть, вот так вот коснуться стекла рукой…

Легким движением, словно стирая невидимую пыль, она провела ладонью по зеркалу, страстно желая, чтоб чудо произошло. Ладонь скользнула по стеклу, оставив за собой светящуюся полосу, словно след крыла птицы-невидимки. Она не испугалась — она ведь ждала чуда и провела рукой еще раз. Теперь в зеркале отражались чьи-то глаза. Еще движение и перед ней распахнулось окно в другой мир. В залитой солнцем комнате стоял… Она сразу поняла, что это её судьба.

— Кто ты? Ангел? — спросила Анна, глядя на богато одетого человека в зеркале. Его красота завораживала. Ясные, живые глаза, крепкие руки, открытое лицо, в котором читалось и нежность и мужество.

— Нет…

Молчание тянулось, словно струйка меда. Оно длилось и длилось, длилось и длилось… Но вдруг кончилось.

— Ангел это ты! — выдохнул мужчина. В голосе его жила такая сила убежденности, что она помимо воли покраснела. — Кто твой батюшка?

Глава 3

…Нужды в этом, конечно, никакой не было, но Циндал из уважения к гостю поставил рядом с ним невольника с опахалом, точно такого же, какой стоял позади него.

Ну и что, что сам гость в зале не сидел, а стоял Шар, через который и шел разговор, и в котором Циндал ясно видел, что гостю вовсе не жарко, а напротив тот кутается в меха? Это совершенно ничего не значило. Тут, главное проявить уважение.

И гость его, да и он сам считались немалой силы магами, и возникни необходимость, при желании могли устроить в своем обиталище любую погоду, хоть снег, хоть дождь, хоть ураган, только зачем им пускать пыль в глаза друг-другу?

Они знали друг друга очень и очень давно, и общего у них имелось куда больше, чем того, что их разъединяло.

Настоящая разница была только в том, что один жил в Константинополе, а другой — где-то в степи, но это совершенно ничего не означало. Каждый из них мог обитать где угодно, а вот понимание мира и интересы у них были общие — интересы настоящих хозяев этого мира.

Циндал на мгновение отвлекся.

Какое это счастье, знать, что ты один из истинных хозяев Мира! Что по одному твоему желанию в единый миг воздвигнуться дворцы и один народ поднимет мечи на другой, что несколько произнесенных заклинаний могут изменить и лицо и судьбы Мира, что людишки, украсившие себя коронами и золотыми лавровыми венками станут ничтожнее червяков, копошащихся в пыли!

Пусть копят золото, развивают ремесла, строят дороги и города. Пусть… Пусть забивают свои головы ерундой вроде политики или войны. Пусть правят серой, неразличимой с высот чистого разума массой людишек… Когда таким как он будет нужно, все, что принадлежит им станет их. Сами принесут и попросят взять. Все отдадут таким как они.

К сожалению, присутствовали нюансы.

Магия оставалась бесконечным резервуаром могущества, не только для него. Его сила ограничивалась силами других. К сожалению, её приходилось делить с друзьями и соперниками.