— Ты её любишь?
— Я вижу, что её судьба начинает сплетаться с моей. Но не знаю, хорошо ли это.
— Она очень смелая. Даже отчаянная. Тебе нравятся такие женщины?
— Дай мне разобраться самому. Тогда я отвечу даже на те вопросы, которые ты сейчас хочешь задать, но не решаешься. Огонь должен быть огнём, вода — водой. Каждый должен следовать своей природе. Не надо выбирать меж огнём и водой. Надо найти в себе созвучие и тому и другому…
— Но настоящая любовь у человека одна.
— Ты права. И это твоя правота. Мне нечего тебе возразить. Но и делать с твоей правотой мне нечего. Кто знает на сколько частей разорвана наша внутренняя природа, и какая из её граней вспыхнет в сознании… Значит, от выбора не уйти?
— Я даже не знаю, нравлюсь ли я тебе…
Из— за клумбы мелькнула золотисто-коричневая накидка хозяина дома.
— Ты творишь чудеса Ламисса! Сегодня ещё никому не удалось вывести нашего героя из раздумий.
— Мы решили немного поразмышлять вместе. — ответил Сфагам.
— Увы, ваши размышления придётся прервать. Из дворца пришли посыльные. Тамменмирт ждёт тебя. Гембра уже там.
— А Олкрин.
— А он там уже с утра. Сидит в дворцовой библиотеке. Правитель разрешил ему выбрать любые книги.
— Ну вот и готова золотая цепь, — вздохнул Сфагам, убирая книгу.
Всё утро правитель посвятил неотложным делам. После ночи тяжкий дурман из головы выветрился окончательно. Если вчера ему до последнего момента не верилось, что всё окончится для него благополучно, то сегодня всё произошедшее накануне казалось невероятным дурным сном. Конечно, эхо душевного потрясения будет звучать долго. Но уроки правитель уже извлёк.
Пока многочисленные слуги приводили в порядок дворец после бурных событий вчерашнего дня, работа в приёмном зале кипела. Делались новые назначения. Подробно выяснялось, кто как вёл себя во время переворота. Одновременно велось дознание по делу главных виновников. Делались распоряжения о подготовке к празднику. Правитель и раньше вникавший во все мелочи даже в хозяйственных делах, теперь и вовсе не упускал ни одной детали. Теперь его любимая шутка о том, что он экономит на жаловании пятнадцати чиновников, похоже, переставала быть преувеличением.
Наконец, дела были закончены и правитель, преодолевая труднообъяснимое чувство притягивающего страха в сопровождении охраны направился в подземные помещения дворца. «Это, как больной зуб» — думал он. «Болит, а надавить хочется…»
— Хоть бы узнать, чего там? — Динольта растянулась на соломе и закинув голые руки за голову, уставилась в потолок.
— Эй, красавчик! Чего там слышно? — рыжая пыталась зацепить идущего по коридору стражника. — Где главный-то наш? Без него-то скучно!
— Ты скажи спасибо, что на допросы не таскают. Там бы тебя сразу развеселили, — глухо проговорил мулат.
— Может и правда, послабление выйдет. Я ведь только вещи относил… — робко заговорил мальчишка.
— Жди, как же! Будут они разбираться! — парировала пышка.
— Так что готовься, малый! С нами рядышком болтаться будешь, как миленький! И не надейся!
— Что те, что эти — всё одно удавят, — заключила Динольта.
— Это точно! — согласилась Гелва. — Знаю я их обещания!
Замок заскрежетал как-то по особенному громко и противно. Вошли караульные, за ними офицер, а за ним — и сам правитель в сопровождении палача. По походке Тамменмирта и поведению охраны всё сразу стало понятно. Шайка сгрудилась в кучу возле дальней стенки, ловя каждый жест правителя. Тот присел на знакомую уже каменную скамью напротив и задумчиво, не торопясь, стал разглядывать своих недавних сокамерников. Ему интересно было наблюдать за выражениями лиц в этот самый первый момент, пока он ещё ничего не сказал и ничего не дал им понять. Насторожённый скепсис рыжей, удивление, перекрывающее испуг у пышки, отстранённое равнодушие мулата, угрюмая злоба Гелвы, напряжённое ожидание Динольты, фальшивое добродушие детины…Но явственно чувствовалось, что стоит сделать хотя бы один мирный жест или намёк, как всё это разнообразие мгновенно обратится в постыдный парад лизоблюдства и заискивания.
Правитель сделал знак рукой и палач присел рядом.
— Скажи, Фриккел, ты что-нибудь понимаешь в человеческой природе? Я — нет. Ты посмотри на них…
— Имею наблюсти замечание, — ухмыльнулся палач,
— Ну-ну? — улыбнулся в ответ правитель. Манера изречений Фриккела всегда приводила его в состояние весёлого восхищения.
— В каждом преступнике живёт не кто-нибудь, а варвар. Я бы сказал, не живёт, а плохо прячется. А варвары — люди чрезвычайные. С позволенья сказать… Сколько их не допрашивал — а всё не пойму.
— Ты хочешь сказать, что варвар хочет всё иметь, но ничего не хочет делать, как только ломать и грабить.
— Это да… Но кроме того, здесь ещё зарыта и более глубокая собака. Варвар лица не имеет. Скажем, значит, вот. Варвар-кочевник — если наступает, то всей оравой, без строя, без порядка, несётся, как зверь и не видит ничего. А как чуть что не получается — драпает с тем же остервенением, всей кучей, не глядя. Лица нет… Вот и у воров также. Они, похоже, и не замечают границу рубежа, когда им задницу лижут — и когда они… А здоровье какое. Пока в бараний порошок не сотрёшь — толку не добьёшься. Но правило одно — «Правда — хорошо, а неправда лучше!»
— Мне кажется, ты просто путаешь человека простого и благородного. Деревенские жители тоже непосредственно предаются чувствам и, как ты говоришь, не имеют лица, а люди благородные и образованные, живущие в городах носят множество масок и поведение их всегда подчинено правилам, без соблюдения которых они не могут ответить даже, кто они такие.
— У сельских тоже есть лицо. Я имел с ними дело. Знаю. У них есть правила, через которые они не могут переступить. Есть и та сдержанность, которую так ценят благородные горожане. Все, кто имеет отведённое место в мире и укрепляет в нём порядок — имеет лицо и правила. Крестьянин держит порядок, а варвар — ломает. Поэтому крестьянин имеет лицо, а варвар — нет. За крестьянином всегда стоит незримая деревня. Судья невидимый. Откуда и правила. Откуда и лицо. Деревня отовсюду смотрит на него строгим взглядом. Я бы сказал, под взглядом строгого угла. И проверяет все его дела и мысли. Даже у раба может быть лицо… Если, конечно, рассмотреть угол под другой точкой… А эти… Эти — варвары. Для них весь мир — добыча. Что-то ухватили, а что-то ещё нет. Вот и вся разница. А люди — есть людишки — препятствие вокруг добычи. Значит, устранить надо. Кого силой, кого хитростью — вот и вся разница.
— Да. Не будь ты прирождённым палачом, быть бы тебе первым советником.
— Не хочу! Лучше уж поэтом…
— Да-а… Если так подумать, то и среди городских жителей немало варваров. Они только приспособились к правилам городской жизни, где каждый должен заниматься делом. А на самом деле, только и думают, как бы чего где урвать, ничем не прибавив ни порядка, ни богатства города. А ведь ты прав, настоящий крестьянин даже яблока с дерева почём зря не сорвёт. А этим — что вода в реке, что деньги в чужом кармане. Что кролика убить, что человека… Однако заскучали что-то наши друзья.
Всё это время шайка напряжённо вслушивалась в философическую беседу, тщетно стараясь понять её смысл, а главное определить, что из всей этой заумной белиберды может практически вытекать для них.
— Ну а вы что скажете? — обратился к ним правитель. Согласны?
— Мы тебя чтим, правитель!
— Прости нас!
— Не держи зла!
— Тут в тюрьме у кого хочешь ум за разум зайдёт…
— Ты прав, — кивнул Тамменмирт к палачу.
Тот улыбнулся, ехидно растянув рот до самых оттопыренных ушей.
Детина, кинувшись к ногам правителя, бормоча невнятные льстивые мерзости, стал угодливо хихикать.
— А ты чего смеёшься? — вдруг серьёзно спросил Фриккел, глядя прямо в глаза мазурику. — Я ведь тебе коленные чашечки вырежу, подцеплю на крюк вниз головой, как свиную тушу, оболью уксусом и — кожаной плёткой отработаю пока не сдохнешь. Но ты ещё успеешь порадоваться, что легко отделался.