Похоже, что они сделали главное.
После этого Белоян завертел всё дело сам, а хозяин только удивлялся как ловко и быстро у него всё выходит. Киевлянин поговорил с князем Владимиром, посекретничал с Круторогом и, в конце концов, захватив Хайкина, улетел искать Гаврилу на ковре-самолёте.
Поднявшись под облака, волхвы определили, куда нужно лететь, и уселись, приготовившись к долгому ожиданию. То ли ветер, то ли волшебство подхватило ковёр и понесло в сторону Киева. Беседуя о разном они пролетели почти пол дня, но Белоян вдруг оборвав беседу, привстал на колени и пробормотал в полголоса.
— Вот это удача!
В его голосе было столько удивления, что Хайкин вслед за ним посмотрел вниз.
— Что там?
Не было там ничего необычного — деревья да кусты, и только тут Журавлёвский волхв увидел, что Белоян смотрит на свою лапу. Глядя то на неё, то вокруг он медленно поворачивался. Перстень на среднем пальце вспыхнул светло-синим огнём и погас.
— Это ещё что? — спросил Хайкин.
— Это и называется удача, — несколько озадаченно ответил Белоян. На медвежьей морде появилось удивление, тут же сменившееся подозрительностью.
— То, что перстенёк не простой, это я догадываюсь, а вот в чём он не простой?
Всё ещё глядя на палец, Киевский волхв ответил:
— Помнишь, я говорил, что не для себя Митридан талисман взял?
— Помню.
— Вот этот перстень особенный. Он того злодея, для котрого Митридан старался, чует. Ну, если тот недалеко, конечно…
Белоян молчал, глядя, как на пальце полыхает синий свет. Без сомнения это означало только одно — где-то рядом сидел чужой маг.
— Так может, к ногтю его, доброхота? — предложил Хайкин, видя нерешительность Белояна. — Что доброе дело «на потом» откладывать?
Ковёр незаметно остановился, словно и его, как и Белояна, охватила задумчивость. Ковёр стоял, как лодка на якоре, а колдун щурился, что-то прикидывая.
— Надо придумать что-нибудь такое, чтоб остановить его, чтоб под ногами не путался… — сказал, наконец, собравшись с мыслями, Белоян.
Хайкин хищно улыбнулся.
— Есть у меня средство. — Он вытащил откуда-то из портков берестяную коробочку, встряхнул, прислушиваясь к сухому шороху, и ухватился пальцами за крышку. — Как раз для такого случая держал…
Блеск в глазах товарища Белояну не понравился и он уточнил:
— Но так, чтоб не до смерти… Дня на два, на три.
— До смерти? — переспросил Хайкин, посчитав, что ослышался. Крышку он приподнять не успел.
— Нет. Не до смерти. Пусть поживёт ещё… Я же говорю — несколько дней.
Хайкин пожал плечами.
— Не пойму я тебя. Он ведь нашему делу враг?
Белоян на мгновение замешкался. Хайкин, уже сунувший коробочку назад, в штаны шевельнул рукой, показывая, что готов достать её.
— Ну враг, враг. И что с того? Не всякого врага ничтожить следует. Он нам, ежели мы с тобой всё с умом сделаем, чуть позже большую пользу принести сможет.
— Пользу? Да какая польза от врага?
— Не знаю как ты, а я всё в дело пускаю. Всякую дрянь, между прочим тоже.
Хайкин молчал.
— Ну? Есть что-нибудь на примете?
Не дождавшись ответа, Белоян сам его нашёл.
— Да, — сказал он. — Именно.
Словно получив новый приказ, ковёр скользнул к земле и полетел влево. Белоян снял перстень и сунул его за пазуху.
— Передумал?
Лес под ними рассекала дорога, вдоль которой и заскользил ковёр.
— Нет. С чего бы это мне передумывать…
Путнику в Русском лесу раздолье.
Это если он не боится встречи с диким зверем или разбойником, лешим или кикиморой или непроходимым болотом. А Игнациус ничего этого не боялся. Правда, скорее, по привычке, чем от сознания собственной силы. После того, что произошло в Киеве, она сильно поистратилась. Ловушка, в которую его заманил Митридан, выжала из него почти всё и теперь не Сила жила в нём, а скорее воспоминание о ней. Слышал он, что такое бывает, но с ним это произошло в первый, и он сильно надеялся, в последний раз.
Столкновение с Митриданом обошлось дорого — он очнулся в каком-то лесу с тем ощущением, которое мог испытывать, наверное, в один миг пересохший колодец — пустота и отчаяние. Несколько дней он едва двигался. Оставшихся в нём сил хватало только на то, чтоб наклонить к лицу ветку малины и разжевать несколько ягод. Три дня он поедал ягоды, что росли в десятке шагов от места, куда его занесло, и каждое мгновение ждал появления Митридана. Со временем страх улетучился. Он понял, что врагу досталось не меньше.
Когда силы вернулись, и он вновь почувствовал, что может ходить, как нормальный человек, а не переползать с места на место, он вышел из малиновых зарослей, чтоб определиться куда же его занесло. Слава Богу, удача не покинула его. Куда подевался противник, он не знал, а вот самого его занесло не так уж далеко от Киева.
Оставалось решить, что делать дальше.
Нет. Он не отбросил мысли найти Митридана и отобрать у него «Паучью лапку». Однако чтобы превратить эту прекрасную мечту в реальность, нужно было найти колдуна или хотя бы Гаврилу. Он надеялся, что ловушка, в которую его заманил Митридан, обошлась тому ничуть не дешевле, и тот пролежал в позорном бессилии не меньше него. Кроме того, почти наверняка (дорого бы дал Игнациус за то, чтоб его надежда превратилась в уверенность!) у беглого колдуна Митридана нет с собой волшебных вещей, через которые его колдовство могло достичь цели — Шара, ковра самолёта или чего-то подобного.
…Первым делом он вернулся в Киев и вытряс из содержателя корчмы свой ковёр и мешок. Тех остатков колдовства, что ещё оставались в нём, ему хватило, чтоб найти Гаврилу. Два дня насмерть запуганный содержатель корчмы мирился с тем, что Игнациус жил в корчме, творя странные ритуалы, а колдун всё это время ломал голову над тем, как оградить несведущего в колдовских делах Гаврилу от происков Митридана.
Увы!.
К непритворному огорчению Игнациуса его соперник остался жив. Правда и ему не дёшево обошлась их Киевская схватка. Сил у колдуна теперь хватало лишь на мелкие пакости, но и у мага они были не беспредельны. Силы возвращалась к нему тоненьким ручейком, но и та малость, что приходила не задерживалась — всё уходило на борьбу с колдуном. Слава Богу, что их пока хватало, чтоб отражать его магические нападения на Гаврилу. Колдун не унимался и раз за разом повторял попытки. Совсем тяжко, правда, пришлось только один раз, когда Митридан хотел напустить на бедного соотечественника демонов воздуха, но Игнациус справился, хотя потом до вечера валялся в чёрном забытьи и едва не упустил науськанных врагом разбойников.
Он отбивал атаки, защищал Гаврилу, но куда как удобнее было бы делать это, находясь рядом.
Истерзанный ожиданием колдун однажды утром, когда его ковёр в очередной раз не сумел подняться в воздух, скатал его, взвалил на плечо и ушёл из корчмы к немалому облегчению хозяина, по следу Гаврилы.
Украв коня, он бросился в погоню, надеясь, что Митридан чувствует себя не лучше, если вообще как-нибудь чувствует.
Он торопился не щадя ни себя ни коня, только изредка останавливаясь, чтоб дать отдых животному.
Вот и теперь он сидел, ожидая, когда конь сможет нести его дальше. Беспокойство грызло мага, и он всё чаще поглядывал на коня. А тот, словно и не чувствовал, что нужен новому хозяину, знай себе пощипывал траву и молодые ветки.
«Волчья сыть!» — злясь от бессилия, подумал маг. — «Свиное отродье… Только б жрать. Ну, ей Богу, кончится терпенье — волкам скормлю!»
Конь вскинул голову, словно и впрямь почувствовал опасность.
Игнациус вскочил, прислушиваясь к лесу. Конь поводил головой и вернулся к веткам. Ага! Не в волках, похоже, дело. Похоже, что кто-то нагонял его. Маг засмеялся. Кто бы ни был этот неведомый всадник, перед Игнациусом у него было одно огромное преимущество — свежий конь. Ухо мага выискивало стук копыт, когда только что прозрачный воздух вокруг потемнел. Зелень сквозь него стала казаться темнее, словно пожухла, прихваченная ранним морозом. Игнациус протёр глаза, словно дело было в них, но серости только прибавилось. Она превратилась в дымку, что окружила его со всех сторон. Сообразив, что тут твориться маг заорал и бросился прочь, но воздух сгустился и потёк вращающимися волнами вокруг него. Остатками колдовства, что ещё оставалось в нём, Игнациус попытался остановить вращение, спасти себя, но тщетно. Ломая сопротивление, чужое колдовство закрутило его, развеивая силу, гася сознание…