Будь это воинский лагерь, и веди они себя так же, как сейчас, их схватили бы еще на подходе, но разбойники вели беспечную жизнь. Никто из них не хотел ни сидеть в засаде, ни охранять дорогу, поэтому до островка, на котором обосновались лихие люди они добрались без особых неприятностей. Привыкнув к болоту они уже не обращали внимания на грязь, вонь и ругались не хуже разбойников, а выйдя на берег Гаврила не стыдясь хулил болотную нечисть и не скрываясь вылили из сапог болотную грязь.
Все так же почти в голос ругаясь, он сделал несколько шагов и тут Избор зажал ему рот. Из белесого тумана навстречу им выдвинулась бревенчатая стена. В песне уже можно было разобрать и слова и мотив. Избор попытался на слух определить, сколько тут всего лихих людей, но голоса были настолько одинаковые, что он не смог.
— Лучше б плясали — сказал Гаврила думавший о своем. Держась рукой за стену, Избор пошел вдоль стены. Едва они завернули за угол, как Избор тут же провалился рукой в окно. Он застыл, даже не опустив поднятой ноги на землю. Гаврила почувствовав опасность встал рядом. Под рукой заворочалось что-то мягкое и теплое. Теплый воздух обдал ладонь, а потом, руша страх, что был в душе, темнота мяукнула и лизнула руку. Он вздохнул, расслабляясь. А потом не задумываясь о последствиях схватил это шерстяное за шкирку и выкинул в ночь.
— Что там? — поинтересовался Гаврила — Разбойники?
— Домовой — отозвался Избор, загоняя остатки страха в кулаки, что бы были тяжелее — Лезет куда не нужно.
Он прислушался. Там было темно, кто-то сопел и к влажному запаху болота примешивался запах хорошей браги.
— Подсади — прошептал Гаврила.
— Ты куда?
— Туда. Посмотрю, может, найду чего.
С другой стороны дома доносился разговор, гремели, сталкиваясь, кружки и из окон несся запах горелого мяса.
— Найдешь того, кто захочет подраться, кричи. Приду посмотреть…
Он подставил плечо. Тяжесть навалилась на него и перекатилась внутрь.
— Будут резать — позови — отозвался изнутри Гаврила. Вместе со словами в мокрый воздух вылетел звук постукивания ладони о ладонь — Если занят не буду — приду…
Избор немного постоял, прислушиваясь к тому, что происходило в доме. Тишины не было. Разбойники продолжали петь песни и кто-то там начал стучать в бубен. За этим грохотом Гаврила растворился в темноте так ловко, словно стал частью дома.
Осторожно переставляя ноги, Избор прошел вперед до того места, где стена изгибалась, и подставляла себя под лунные лучи. Он осмотрелся. Русалки не грелись, засады не было.
В самой середине в стене чернела дверь, а за ней — окно. Вбитые в сырую землю обрубки бревен разной высоты манили подняться и зайти. Избор не стал противиться. Вынув из сапога нож, он так и сделал.
….Окованный железом сундучок стоял в изголовье кровати. Никому в голову не пришло спрятать его. Чужих людей тут не бывало, а воровать друг у друга было не в обычае. И то верно — мир вокруг них был так велик и богат, в нем было столько купцов, что обирать друг друга было не только не хорошо, но и просто глупо. На крышку падал луч света, делая сундучок самой заметной вещью в комнате. Избор понял, что если и есть тут что-то — так именно тут.
Несколько секунд он осматривался, в распахнутое окно вливалось достаточно света, что бы увидеть всю комнату. Он поймал себя на мысли, что тянет время. Под крышкой могло оказаться все что угодно от черствой краюшки хлеба до змеи, что, говорят, укусила самого Вещего Олега, и после тяжелого пути по болоту он не хотел разочаровываться. Пальцы его коснулись крышки и чуть приподняли ее. Сердце дважды стукнуло невпопад, пока оттуда не выплеснулся золотой свет. Сундучок был полон золота.
— Вот она, жизнь-то — подумал Избор. — Один ищет, а другой находит.
То, что искал Гаврила лежало сверху. Все остальное — рядом. Там были серебряные и золотые монеты, женские украшения. На особицу лежали кресты с драгоценными камнями и мешочек с новыми, еще не ходившими по рукам монетами. Драгоценности княжны лежали, завернутые в белую тряпочку. Избор не поленился развернуть тряпицу. Все было на месте — и кольца и ожерелье и перстеньки.
Он не стал брать сундучок — в болоте с ним только морока.
Взяв со стола какую-то тряпку он аккуратно — золото требовало аккуратности — расстелил ее и скатал в длинный жгут, который мог бы удобно разместиться вокруг пояса. Он укладывал ожерелье и так и сяк, но оно отовсюду выпирало. Тогда что бы не тратить время, просто одел его на себя.
Золото приятно тянуло вниз. Он не возражал против этой тяжести, и что бы сызнова испытать ее привстал на носках. Золото звякнуло. Избор наклонился туда-сюда, проверяя как устроился сверток у него на животе и в вдруг увидел еще одну дверь. Она была низкой, едва в половину его роста. Створка была приоткрыта. Избор посмотрел на сундучок, потом на дверь… Кто знает, сколько таких сундучков могло скрываться за этой дверью. Он подпрыгнул еще раз уже проверяя сумеет ли унести на себе еще один сундучок. Решил что сможет. Тогда он согнулся и вошел внутрь…
…Избор разлепил глаза, но ничего не увидел. Перед глазами словно цветные бабочки летали полупрозрачные круги. Сквозь шум в голове он услышал хрип Гаврилы. Попытался дотронуться до головы, но руки не шевелились. Он потряс головой и увидел Бобыря. Тот не скрывая радости, смотрел на амулет. Теперь он снова был в его руках и выпускать его из них он не собирался.
Его товарищи жадно смотрели на драгоценность. За ним стояла кровь, но когда это разбойник боялся крови? За этим невзрачным камешком в обрамлении настоящих самоцветов стояло золото. Много золота. Стояла власть, деньги, бабы!
— А, очухался! — приветливо сказал Бобырь. — Что скажешь?
Избор попытался подняться на колени, но не смог.
— Похоже, он приносит несчастья тем, кто имел неосторожность взять его — сказал Избор пытаясь подняться на колени.
— Ты за всех не расписывайся… Кому-то несчастье, а кому-то и золото. Не повезло тебе просто. — с сожалением промолвил Бобырь. Другой, рядом с ним широко разинув пасть, оскалил зубы в улыбку и сказал.
— Вот-вот. Все так. Сейчас у вас и начнутся неприятности. Не много, но крупные.
Кончиком меча он поддел шнурок. Металл кольнул холодом кожу на горле. Избор не испугался. По глазам видно было перерезать горло еще не самая большая неприятность. Разбойник угадал его мысль.
— Не бойся, путник. Смерть это еще не неприятность. Смерть это милость…
Он ловко поддел шнурок и подхватил амулет, перебросил себе в руку. Несколько мгновений он любовался игрой мелких камней.
— Но теперь-то он у вас — сказал Гаврила. Он улыбался приветливо, но за его улыбкой чувствовался тот же оскал, что и у разбойника. Зверь внутри Масленникова видел в разбойнике другого зверя и рвался наружу, только вот огорчение — руки связаны. Он елозил кистями рук, но вязали его кожей, и вязали умельцы.
— У нас, у нас — успокоил его Кликуша не обращая внимания на его потуги — И ты у нас. Ты не бойся. Скучно не будет..
Гаврила не видел, кому он кивнул у него за спиной, но ему тут же выкрутили руки и начали поднимать вверх. В плечах захрустело, боль шилом кольнула в шею. Бобырь смотрел на это благожелательно улыбаясь.
— Гостю честь, хозяину — уважение! — с удовольствием глядя как напрягаются у него жилы сказал он — Обычай старый, еще дедовский. Вы нас уважили, пришли… Теперь наш черед.
Разбойник наклонился над очагом, и огонь озарил лицо, обрисовав тенями отвислые щеки, толстый нос. Коснувшись рукояти меча, отдернул руку. Посмотрел на Избора, усмехнулся свойски — горячо — подхватил кожаную рукавичку. Железо на кончике раскалилось до бела. Вокруг клинка светился белый ореол чистого света. После этого кончик меча мог где-нибудь обломиться от доброго удара, но для него, для Избора, это уже не имело бы никакого значения.
— Вот они какие бабьи заговоры, да молитвы. — подумал Избор наблюдая как Бобырь ведет каленым железом перед глазами. — Ни силы тебе, не верности…