Стоящие возле трона вельможи одобрительно закивали. Кто-то старался осторожно вытянуть голову и разглядеть алмаз, действительно заметно мерцающий в массивном основании кубка.
— Тысяч двенадцать — один алмаз без кубка! — раздался чей-то восторженно-взволнованный шёпот.
— Каке там двенадцать! Двадцать пять — не меньше! — шикнул в ответ другой неистовый шептун.
— Мне нравится эта вещь, — заключил Арконст, наконец, вдоволь налюбовавшись подарком.
— Не прикажет ли ваше величество отметить правителя Валфаны особым поощрением? — последовал вкрадчивый вопрос регента.
— Да… И мастеров тоже… Пусть ещё что-нибудь сделают.
Голос мальчика стал явно бодрее, и опасения придворных, что он не дотерпит до окончания церемонии, немного развеялись.
Далее императору были преподнесены древние талисманы из далёкого монастыря на полуострове Талмагам, драгоценные одежды для исполнения ритуалов, веер из бело-зелёных перьев редчайшей и чудоносной птицы Смокх, серебряный щит с тонкой чеканкой, изображающей сцены славных деяний рода Мингартов, пара чудных породистых коней, крытая золотым балдахином повозка из слоновой кости и многое, многое другое.
Церемония уже подходила к концу, когда у помоста незаметно появился высокий человек в длинной одежде из грубой мешковины. Невозмутимо встретив недоуменные взгляды придворных, он быстрым движением откинул с головы капюшон, подняв к императору черноволосую с густой проседью голову. На его смуглом лице не читалось и тени подобострастия, а больших карих глазах светилась непоколебимая уверенность. Аскетичная простота незнакомца несла, при всей своей неожиданности, такую значительность и достоинство, что даже напыщенный церемониймейстер рядом с ним как-то поблёк и стал казаться жалким в своём помпезном павлиньем одеянии. Складки плаща незнакомца разомкнулись, и вперёд вытянулась рука, держащая грубый деревянный посох.
— Пророк Света послал меня к тебе, император, чтобы передать его дар. Этот посох, много лет служивший самому Пророку, укажет тебе истинный путь Добра в земных деяниях, а через них — и дорогу в вечному блаженству в мире ином!
Церемониймейстер в нерешительности застыл, беспомощно поглядывая наверх, не решаясь принять небывалый подарок.
— Кто его пустил? — еле слышно спросил регент у стоящего рядом начальника охраны. Тот неопределённо пожал плечами.
— Все, кто получил разрешение предстать перед императором сверх составленного нами списка, утверждались чиновниками Бринслорфа, если не им самим, — последовало разъяснение секретаря по тайным поручениям, словно из-под земли выросшего за спиной Элгартиса.
По лицу регента скользнула лёгкая улыбка.
— Прикажете убрать его? — пришёл, наконец, в себя начальник охраны.
— Нет, отчего же… Пусть поговорит… — снова улыбнулся Элгартис. — Надеюсь, славнейший Бринслорф хорошо всё видит и слышит. Секретарь и начальник охраны понимающе хмыкнули.
— Кто этот человек? Чего он хочет? — прозвучал звонкий голосок юного императора.
Улыбка мигом слетела с лица Элгартиса, и он наклонился было к своему августейшему подопечному, собираясь дать надлежащие объяснения, но тут вновь громко и уверенно зазвучал голос незнакомца.
— Зло пропитало мир! Повсюду таится оно — и в храмах, и в домах, и в твоём императорском дворце! Зло поселилось в душах, и не спасёт от него древний Закон Алвиурии! Везде простёрло Зло свои щупальца, и нет от него защиты, кроме как в Слове Пророка Света! Но тебе, невинному отроку, дано выскользнуть из сетей Зла, если обретёшь ты истинный путь Добра. Прими же этот посох, и помни, что за тебя возносит свои молитвы к престолу единственного Бога Пророк Света Фервурд!
Таких слов, обращённых к императору, столица не слышала за всю свою многовековую историю. Потрясённая площадь притихла настолько, что в сгустившемся воздухе было слышно нервное щёлканье алмазных чёток в руках Бринслорфа, который, побледнев, поедал глазами непрошеного проповедника.
— Может всё-таки убрать? — озабоченно переспросил начальник охраны.
Задумавшись на пару мгновений, регент, не ответив, решительно двинулся вниз в сторону говорящего.
Площадь проводила его заинтригованным шёпотом. Охранники, сомкнувшие было кольцо вокруг посланца Пророка, почтительно расступились.
— Его Величество Арконст III выслушал тебя с большей благосклонностью, чем ты того заслуживаешь, дерзко нарушая священный этикет императорских церемоний, — твёрдо, но совершенно спокойно, без малейшей суровости в голосе провозгласил Элгартис. — Более того, император принимает твой дар с благосклонной благодарностью, и милость его, я надеюсь, будет с тобой.
— А ты, почтеннейший, видимо забыл о своих обязанностях, — обратился он к церемониймейстеру, который тотчас же подхватил злосчастный подарок.
— Великому императору не чуждо ничто человеческое, и он тоже любит посмеяться, — продолжал регент, обращаясь к толпе. — Хотя есть, однако люди, над которыми смеяться не пристало. Тут, скорее, нужен уход…
В толпе то здесь, то там послышались хихиканья, переходящие в волны дружного, заражающего ряд за рядом, смеха.
— Нет! Это не я вас развеселил, жители Канора! — перекрикивая смех толпы, завершил Элгартис. — Подлинным автором этой шутки является высокочтимый Бринслорф, с чьего позволенья этот человек был допущен к императорской церемонии. Что ж! Всякому случается перепутать ритуал вручения даров с вечерним комическим представлением. Не будем слишком строги — сегодня День Рождения императора!
Толпа ответила взрывом восторженных возгласов, в которых потонули дальнейшие слова регента. На этом церемония вручения даров была завершена. Возле помоста замелькало множество людей, и никто не мог бы проследить, куда делись посланец Пророка, церемониймейстер и сам Элгартис. Многие, впрочем, заметили с каким раздражённым и подавленным видом Бринслорф, расталкивая своих приближённых, пробирался сквозь пышный и многочисленный эскорт к самим носилкам императора. А те удалялись в сторону дворца, где маленькому виновнику торжества предстояло вытерпеть долгий праздничный обед, за которым должны были последовать выступления придворных поэтов, словесные состязания риторов, турнир мастеров боевых искусств и многое другое. Длинными, очень длинными казались маленькому императору его дни рождения.
Человек, стоящий перед большим бронзовым зеркалом, как всегда внимательно вглядывался в своё отражение, тщательно подмечая все происходящие за последние два месяца изменения. Отражение было мутным и кривоватым, и это было неудивительно — откуда в дешёвой гостинице на окраине Канора взяться хорошему зеркалу? Но брат Анмист, а это был именно он, видел всё достаточно ясно. Он видел даже те изменения, которые ещё только должны были произойти. С тех пор, как он обратился к своему сверхсознанию и опекающим его высшим силам с просьбой переформировать его внешний образ в соответствии с тщательно продуманным замыслом, он не покидал этой маленькой гостиницы. Почти всё время он проводил в своей тесной комнате, где, кроме одолженного у хозяина большого зеркала, стоял лишь грубоватый стол, жёсткая лежанка и низкая табуретка. Анмист редко выходил из комнаты, но даже мимолётные встречи с хозяевами и постоянными жильцами производили на последних тягостное и пугающее впечатление. Они не могли не замечать изменений, происходящих с непостижимой для непосвящённых в тайные монашеские искусства, быстротой, и тихий ужас всё сильнее овладевал ими. Анмист стал немного выше ростом, изменился силуэт плеч, пальцы вытянулись и приобрели иную форму, чёрные волосы стали светло-русыми. Посветлели и глаза, немного выпрямился нос, губы изменились совершенно и разрез их стал жёстче Теперь для знавших его раньше Анмист стал неузнаваем.
Он осторожно ощупал лоб, внимательно вглядываясь в нечёткое изображение, и после шести долгих вдохов и выдохов приступил к очередному диалогу со сверхсознанием — новый образ не был ещё завершён.